24
Действительно! С чего это она размечталась? Он вед её не приглашал. А что сказал тогда в храме "я-то приму", так сама навязалась. Разве ему такая женщина нужна. Это он о ней мало знает и то уже сомневается. А если бы всё узнал? Представить страшно! Как бы он её презирал!
Вечером она с наслаждением переоделась в короткие белые бриджи и обтягивающую футболку. Давно так легко не одевалась. Но когда шла в своё купе, увидела вожделённые взгляды мужчин, расположившихся на боковых полках. Из их коротких разговоров поняла: вахтовики - домой возвращаются. Сразу стало стыдно. Выставила свои прелести напоказ. Дура! Она забралась на верхнюю полку и не спускалась с неё до самого утра. Когда перед утренним завтраком снова переоделась, взгляды мужчин сменились на недоумённые, а после и восхищённые. Вот так-то лучше!
Вначале решила - домой. К бабуле. К дочери. А потом уже можно и в Москву, за паспортом. Бабуля от неожиданности всплеснула руками. Лизонька повисла на шее у матери и не отрывалась до самого вечера. Лишь глубокой ночью Марийке удалось расцепить ручонки дочери и уложить её в постель. Тогда только и появилась возможность, рассказать бабуле всё. Без особых подробностей, конечно. Но по сути. Старушка молчала. Лишь изредка качала головой. Ах, беда - беда!
- А я ведь чувствовала, что беда приключиться должна. В одну ночь икона Богородицы почернела. Вечером молилась - лик светлый, обычный. А утром глянула и обмерла. Всякое думала. Места себе не находила. Но чтобы такое!
Когда первую телеграмму от тебя получила, руки дрожали, и глаза не видели. Сердцем чую беда у тебя, а слова правильные, спокойные: "всё хорошо, устроилась нормально, работаю". Это какая телеграмма? Ещё апрельская. Марийка поняла: Олег "позаботился". Обходительный сволочь! Ничего! Бабуля задумалась. Вижу, как ей не понравилось "его обхождение". Он своё получит! Хотя... не по-христиански это. Ведь сказано же в молитве "яко же и мы оставляем должником нашим"... Только не получается ...пока.
Она задумалась об Андрее. Как он там? Скучает? Или с облегчением вздыхает? Как говорится, с глаз долой из сердца вон. Сказать - не сказать о нём бабуле? Решила этот разговор отложить на завтра. На сегодня ей переживаний хватит.
Объяснение состоялось через два дня. Вопреки ожиданиям бабуля не обрадовалась, а укоризненно посмотрела на "драгоценную" внучку. Что же это тебя жизнь кидает от одного к другому? От бандита (Олега!) к священнику? Одумайся: в качестве кого ты к нему поедешь. Женой он тебя не сделает... А так "греховодничать". Блуд творить. Нельзя! Марийка понимала, что нельзя, но ничего с собой поделать не могла. Чем дальше и дольше была от него, тем сильнее чувствовала желание вернуться. Да что там желание. Острейшую необходимость! Может быть, поэтому спустя неделю отправилась в Москву. За паспортом. Через местный паспортный стол не получалось. Всё дело было в смене фамилии и штампе о разводе. Лизоньку взяла с собой. Во-первых, доченька не отпускала маму от себя ни на минуту, А во-вторых, когда ещё доведётся там побывать. Эдику-то, конечно, всё равно, а вот Анна Андреевна любила внучку искренне и, стало быть, скучала.
Москва встретила их шумным перроном Казанского вокзала и баснословно дорогими тарифами такси. Надо было где-то остановиться. Позвонила Наташе. Бывшая подруга обрадовалась, долго расспрашивала: что и как? Но лишь только Марийка намекнула: "перекантоваться где бы недельку - две" дала понять, что дружба дружбой, а проблемы врозь. Делать было нечего. Пришлось звонить Анне Андреевне. Та тоже в восторг не пришла, но услышав в трубку голосок Лизоньки, потеплела. Приезжайте на дачу. Я сейчас здесь. В городской квартире - ремонт затеяла. Да и Эдик там. Вторую неделю пьёт без просыпу. Да что там неделю! С марта месяца не просыхает. Как ты уехала. Видишь, как ты ему жизнь искалечила.
Марийка насчёт того, что "искалечила" не согласилась, но промолчала. Свекровь с её связями могла помочь быстрее обрести паспорт, а соответственно и все остальные права, положенные Марийке по Конституции Российской Федерации.
Свекровь болела. Марийка поняла это сразу. По глазам и жёлтым пятнам, расползающимся по её лицу. Однако, увидев внучку, взбодрилась и даже чмокнула Марийку в щёку. Здесь на даче лучше. Да и работы много. Соленья - варенья всякие готовлю. Марийка вызвалась помочь. Я - Вам, вы - мне. Быстрее паспорт получить. Прописаться. Выписаться. И желательно сразу штамп о разводе. Чтобы уже Вас не обременять. Анна Андреевна согласилась. Действительно, сразу и выпишу тебя. А то мало ли что! Только знай: завещание я на Лизоньку написала: и квартиру и дачу. Всё ей. А тебя в случае моей смерти опекуном назначат. Без права продажи. Поняла? Марийка кивнула. Поняла... Спасибо Вам. Только как же Эдик? А что Эдик? Он там живёт. Прописан так сказать. Вот и пусть живёт. Марийка заулыбалась. Поняла замысел "упрямый" своей свекровушки. Эдик прописан. Выписать его нельзя. Квартира дочери. Марийка - опекун. Проживать должна с дочерью. Уж если не сойдётесь, то съедетесь. Всё с Вами понятно! В таком случае, живите долго, мама! Свекровь тоже засмеялась. Жить хочу! Болеть не хочу!
На минутку заскочила в кафе. Ашота на месте не было. В отъезде. Группа на эстраде опять новая. Из знакомых две официантки и повара. Обрадовались, поболтали о том, о сём, угостили вкусненьким. Уже собиралась уходить, как увидела знакомое лицо. Любка Сёмина. Марийкина одноклассница. Взвизгнули, как полагается. Обнялись. И одновременно:
- А ты каким образом здесь оказалась?
Марийка коротко изложила суть проблемы. В Москве по делам. Скоро закончу и домой, к любимому мужчине. Он у меня священник. Любка в шоке! Не может быть! И интим есть? Есть. Усмехнулась Марийка. Ну, и как?
Марийка развела руками:
- Божественно!
Обе засмеялись. Любка также в Москве по делам. Тоже с любимым мужчиной. Он на обследовании в клинике Фёдорова. Почти слепой. Попал в автомобильную катастрофу и вот. Она вздохнула. Марийка посочувствовала.
Всё будет хорошо. Надо только верить. Он жить не хочет. Сам измучился и меня совсем измучил. А ты привози его к нам. К Агафье. Она если не вылечит, то поможет психологически. Она ведь слепая с юных лет, а жизненной энергии и радости хватит на несколько человек. Любка пожала плечами: не знаю. Как получится? Вдруг операцию назначат в ближайшее время. Давай адрес на всякий случай. Марийка объяснила, как с ней связаться. Эко тебя занесло! Как ты там оказалась? В такой глуши-то?
Марийка задумалась. Судьба, видно? "Судьба",- повторила Любка голосом Михаила Евдокимова. И обе снова расхохотались.
Пока Анна Андреевна хлопотала о Марийкином паспорте, та занималась хозяйством на даче. Переварила, пересолила, замариновала и законсервировала всё, что поддавалось подобным процедурам. Их дачный посёлок расположился в десяти километрах от МКАД по Новорязанскому шоссе. Наряду с домами, построенными в годы развитого социализма, здесь возводились новые двух и трёхэтажные коттеджи. Один из них красовался бок о бок с дачным домиком свекрови. За красивым ажурным забором часто мелькала молодая женщина с болезненным мальчиком. Измученная мать, с тёмными кругами под глазами, не знала покоя ни днём, ни ночью. Мальчик, Артёмка, лет пяти был бледен и анемичен. Почти не разговаривал. И при всяком случае вздрагивал, плакал, закрывал лицо руками и бросался матери в подол. Ночами он беспричинно вскакивал, кричал и бился в истерическом припадке. Однажды он увидел Лизу. Глазки его удивлённо расширились. Щёчки покраснели. Они подружились. Мальчик и девочка, Светлана и Марийка. Как-то, прогуливаясь по дачному посёлку, соседка рассказала Марийке историю его болезни.
Два года назад гостили у родителей на даче. Вечером приехали гости, устроили небольшой пикничок. Всем было весело, и ничто не предвещало беды. А ночью начался сильный пожар. То ли искры от костра разлетелись, то ли другая причина была, только полыхало так, что все жители посёлка сбежались. Светлана была в спальне одна. Артёмка в спальне с няней. Когда выскочили на улицу, не сразу сообразили, что мальчика нет. Он остался в доме. А поглупевшая от страха нянька мычала нечто невразумительное. Светлана бросилась в детскую и среди густого едкого дыма обнаружила полуживого ребёнка у самого окна. Видно он пытался самостоятельно выбраться, но сил не хватило. С тех пор он перестал разговаривать, стал бояться резких звуков и криков, не переносил запаха гари, а при малейшем блеске огня или загоревшейся спички терял сознание или бился в истерике. Ни врачи, ни целители не помогали. С детьми он тоже не общался. Боялся. А вот с Лизонькой находился часами. Он мог долго молча наблюдать за ней, и при этом (так утверждала Светлана) взгляд его становился другим. Прежним. Таким, каким был до пожара.
Жила Светлана в трёхэтажном особняке. Одна. Муж подарил после развода сыну. Так и не смог простить жене, что за ребёнком тогда не доглядела, но сына любил. Приезжал часто, денег не жалел. За границу везти собирался. Марийка слушала, переживала за новую подругу и её сына, а сама думала: к Агафье бы мальчика отвезти. Она-то сумела бы побороть этот недуг. Но предложить долго не решалась. Ей казалось, что Светлана не поверит в возможность чудесного исцеления при помощи поста и молитвы. Однако та была готова ухватиться за самую бредовую идею. Особенно после очередного приступа, когда мальчик потерял сознание, увидев на соседском огороде большой костёр. В сознание его привели лишь спустя два часа. В реанемобиле по дороге в Москву.
Марийка ничего конкретного пока не обещала. Съезжу, договорюсь. Если батюшка благословит, дам тебе телеграмму. Вызову. Светлана посветлела лицом. Далеко ехать? Далеко. В Сибирь. В тайгу. Не страшно. Та покачала головой: не страшно. Лишь бы помогло. Да и папка наш где-то в тех местах деньги зарабатывает. Может, свидимся. Артёмка его очень любит.
В одну из пятниц на дачу заявился Эдик. Очевидно, он про Марийку не знал. Поэтому был крайне удивлён. Сказал, что приехал проведать мать, и тут же попросил у Марийки денег. Она поняла на опохмелку. Марийка уже было протянула деньги, но тут в комнату вбежала Лиза. Не узнав отца, она в нерешительности остановилась у двери, приняв его за "чужого дядю". Потопталась и снова убежала в "другую" комнату. Эдик как-то странно пошатнулся. Лицо его стало пунцовым. Так и не протянув руку за деньгами, он вышел из комнаты. Марийка видела в окно, как долго сидел он на соседской скамье - курил. Потом поднялся и медленно побрёл на остановку рейсового автобуса. Марийка смотрела в спину уходящего мужчины, которого некогда любила, и сама себе удивлялась. Ничего того, что ей нравилось в мужчинах сейчас, в нём не было. Она вздохнула. Снова мысли её потянулись к Андрею. Больше месяца, как они расстались. Думает о ней, вспоминает ли? Или забыл как "мимолётный сон"? Как там Агафья? Справляется ли с хозяйством своим? Убрали картофель или нет? Как они там без неё обходятся? Сердце заныло. Ехать надо. "Паспортная" канитель уже закончилась, а вот с разводом дело затянулось. И хотя свекровь обещала "всё устроить", время шло, а дело не двигалось.
Наконец, Анна Андреевна приехала, взяла Марийкин паспорт, и через три часа в нём уже красовался свежий штампик. Разведена. Марийка, было, хотела спросить свидетельство о разводе, но так обрадовалась, что забыла, и тут же помчалась на вокзал покупать билеты до Омска. К бабуле дня на три заскочить. Проведать. Поговорить. А там дальше к нему. К Андрею. Провожали их соседка Светлана с Артёмкой. Свекровь "занемогла". Эдик больше не появился. Уже из вагона поезда она увидела на перроне мужчину, чем-то напомнившего ей бывшего мужа. Хотя вряд ли это был он...
Бабуля на сей раз была не столь категорична. Ехать с Марийкой, конечно, не собиралась, но и ей уже не перечила. Езжай, Машенька. Возможно, это судьба твоя. А я погожу, на всякий случай. Уехать в любой момент можно. Да только вдруг не сладится, не поживётся, надо, чтобы было куда вернуться.