17
Возвращалась из небытия она медленно. В несколько приёмов. Сначала пришла бабуля. Она погладила Марийку по голове и заговорила ласково-укоризненно:
- Машенька, внученька, ты зачем в алтарь заходила. Разве я тебе не говорила, что нельзя.
- Забыла, бабуля. Пить очень хотела, соображала плохо. А почему нельзя?
Но бабушка уже растворилась в предрассветной мгле. Марийка приоткрыла веки и в упор увидела глаза Девы Марии. Странный этот взгляд ещё в детстве парализовал её. Всё в нём можно прочитать: и упрёк, и прощение, и тоску, и бесконечную любовь. Глаза Девы Марии закрылись, и Марийка снова погрузилась в зыбкую дрёму. Окончательно проснулась от скрипа двери. Кто-то вошёл в храм? Не решаясь оглянуться, Марийка смотрела, как ширилась полоска света, бегущая от двери к алтарю. Тихий женский голос спросил:
- Кто здесь?
Марийка робко выглянула из-за перегородки, но промолчала.
Женщина повторила вопрос:
- Кто здесь есть?
- Я, - шёпотом, волнуясь, ответила Марийка и поднялась.
Женщина подошла к высокой тумбочке, которая стояла в центре храма, положила на неё какие-то книги, и, глядя прямо перед собой, снова обратилась к Марийке:
- Ты кто?
- Я, Марийка, Маша, - пробормотала молодая женщина и зачем-то добавила,- я заблудилась...
- Марийка? Мария, значит, - радостно-удивлённо произнесла женщина и приказала:
- Иди сюда.
Марийка приблизилась, всмотрелась в лицо женщины и только сейчас поняла, что женщина слепая. Та протянула руку к Марийкиному лицу, провела кончиками пальцев по её губам, носу, векам, лбу и слипшимся волосам, напичканными всякой таёжной шелухой и речной глиной и не то с осуждением, не то с восхищением проговорила:
- Красивая...
Марийка не знала, как реагировать на её жест и тон, и поэтому молчала.
- Ты откуда пришла?
- Из тайги. Я заблудилась. Шла, шла и вдруг вижу речка, а за ней храм. Я переплыла и пришла. Вот... - она замолчала, устыдившись вдруг того, что невольно лжёт этой женщине.
Но та обрадовано кивнула:
- Хорошо, что на храм вышла, а то сгинула бы в тайге. Видишь шкафчик у двери, принеси свечи, сейчас будем "службу служить".
Марийка принесла несколько свечей. Женщина протянула ей спички:
- Ты молитвы какие-нибудь знаешь?
- Нет, - испуганно проговорила Марийка.
- Ни одной? - уже точно удивилась женщина.
- Ни одной...
- Как же ты живёшь без милости Божьей? - улыбнулась её собеседница.
- Плохо живу, - хотела сказать Марийка, но промолчала.
- Но читать-то умеешь? Грамотная?
- Читать? Умею...
- Вот и отлично, - перебила её женщина, - ты будешь читать, а я по памяти.
- А что больше никого не будет? - поинтересовалась Марийка.
- Не будет. Одна я здесь прихожанка... А батюшка в город уехал, приедет лишь к концу недели.
Она протянула Марийке книгу. Та в сумерках разглядела замысловатые буквы на пожелтевших от времени страницах и неуверенно стала читать:
- "Царю небесный, утешителю"... Странные слова какие-то, не знаешь, как произнести... "душе истинный" ... Вроде бы и русские и в тоже время... "Иже везде сый"... Что-то подобное проскальзывало в редких бабушкиных молитвах, когда зимними вечерами она тайком от сына и внучки стояла перед иконой и шептала "очисти ны от всякия скверны"... Это про неё, про Марийку, "и спаси, Блаже, души наша". Точно! Она буквально взмокла, пока дочитала страницу до конца. Когда сбивалась, женщина терпеливо поправляла и подсказывала. Глядя невидящими глазами прямо перед собой, она монотонно речитативом проговаривала непонятные для Марийки слова и улыбалась. По мере чтения лицо её делалось спокойнее, одухотвореннее. Морщинки разглаживались, глаза оживлялись.
- "Пресвятая Троице, помилуй нас". Марийка знала Троицу. Это праздник такой. Бабушка всегда ходила в церковь. В Рождество, в Пасху и в Троицу. Обязательно. "Господи, очисти грехи наша". А ещё учительница истории на уроке показывала им репродукцию картины Андрея Рублёва "Троица". Там три мужчины изображены в разных одеждах. Она говорила "символизируют Бога-отца, Бога-сына и Бога-духа". "Владыко, прости беззакония наша". Это про них, наверное, говорится "Святый, посети и исцели немощи наша имени Твоего ради".
- Господи, помилуй,- запела женщина низким грудным голосом. Марийка удивлённо замолчала.
Когда ей было лет семь-восемь, бабушка, было, "наладилась" водить Марийку в церковь. Даже окрестить хотела. Но отец не позволил. Не забивай, дескать, девчонке голову. В этой жизни верить и надеяться можно только в себя и на себя. Бабушка укоризненно взглянула на него, но перечить воле сына не стала.
- "Отче наш, Иже еси на небесех!". Совсем непонятно. Что значит "Иже". Спросить не решилась. "Да святится имя Твое". Это в книжке она читала, в романе Куприна "Гранатовый браслет". Так вот откуда эта замечательная фраза "да святится имя Твое". Она считала, что это посвящение женщине, а оказывается это цитата из молитвы. "Да будет воля Твоя". Если, действительно, на всё твоя воля, почему ты не сделаешь мир лучше. Людей лучше. Откуда в них эта корысть и жесткость? Откуда в них столько нелюбви. "И остави нам долги наша". Что значит "остави"? Прости, что ли? И мы, выходит, простить должны "должником нашим". И Мишку, и дедка, и ... Олега. Ну, нет. Не дождутся. Мне бы только к бабуле попасть, домой. Там и посмотрим, кто кому будет "долги возвращать". "И не введи нас во искушение". А месть - это тоже искушение? Странная эта молитва. Как будто всё про неё, про Марийку знает, и предугадывает каждую её мысль "но избави нас от лукавого". "Лукавый" - это бес. Бабушка говорила, что его лучше не поминать. Вот и в самой главной молитве сказано "избави". Аминь.
"Служба" продолжалась часа полтора. Иногда женщина давала Марийке передохнуть и читала сама нараспев, наизусть. Марийка не то чтобы устала, но почувствовала, как с непривычки отекли ноги, спина и шея. Взглядывая на свою собеседницу, она удивлялась. Сколько же ей лет? На вид шестьдесят-шестьдесят пять. А ни тени усталости. И глаза, как будто в них небо опрокинулось. Аминь.
Марийка облегчённо вздохнула. Ну, наконец-то. Можно попить и расслабиться.
Они вышли из храма. Марийка невольно зажмурилась. На улице было очень светло. Она украдкой взглянула на часы. Ого, половина одиннадцатого. Надо торопиться. Помыться, привести себя в порядок, а потом искать возможность до города или до станции ближайшей добраться.
- Меня Агафьей зовут... Матушкой Агафьей,- представилась женщина.- Так и называй.
-Хорошо, - обрадовалась Марийка, потому что не знала как продолжить разговор.
- Пойдём ко мне. Ты голодная, небось? Сколько дней в тайге-то плутала?
- Три.
- Надо же! Как же так случилось, что ты от людей отбилась?
Марийка вздохнула:
- Мне надо в город или на станцию, где железная дорога. Меня родные ждут...
Агафья повернула за угол, и Марийка увидела несколько старинных построек.
- На станцию, говоришь? Нет здесь никакой станции... А город есть... Вёрст двести до него будет. Через тайгу.
Марийка остановилась. А транспорт какой-либо ходит. Автобус или "Газель"?
Агафья пожала плечами, будто не понимая, что хочет от неё Марийка. Автобуса нет. Здесь ведь никто не живёт давно. Только я да батюшка. У него машина. Он приезжает на выходные, служит. А потом снова уезжает в город. К владыке. Там у него тоже работа. Дела.
- Как же я до города доберусь, - растерянно прошептала Марийка. - Мне срочно надо. У меня дочка...
- Вот батюшка приедет в следующие выходные. Отслужит и отвезёт тебя. А раньше никак не получится, - женщина остановилась перед невысоким крыльцом.- Проходи!
Марийка прошла в тёмную, прохладную комнату. Присмотрелась. По стенам иконы, украшенные поблёкшими от старости цветами и полинялыми рушниками. В комнате стало светлее. Марийка поняла: Агафья открыла ставни.
- Мне самой-то темно не бывает, - сказала он, входя в комнату. - Вот и не открываю ставни, ради прохлады. Присаживайся.
Марийка присела на лавку, идущую вдоль всей стены. Агафья засуетилась у шкафчика и печи. Вскоре на столе появились хлеб, молоко, пшённая каша, сырок и печенье. Давай за службу разговеемся. Марийка взглянула на свои руки:
- Мне бы умыться, матушка Агафья,- робко попросила она.
- Так вон, в кути, рукомойник. Иди, умывайся, а там и баньку справим.- И, почувствовав замешательство Марийки, добавила. - У меня здесь и банька есть.
Марийка набросилась на еду без приглашения. Кажется, ничего вкуснее она в своей непутёвой жизни не ела. Агафья прислушивалась к издаваемым ею звукам и удивлённо качала головой:
- А те, от кого бежала, искать-то не будут? - неожиданно спросила она.
- В том-то и дело, что ищут... - начала Марийка и пресеклась на полуслове (проболталась!). - А вы как догадались, что я не заблудилась, а...
Она не закончила. Агафья перебила её:
- Что ж тут догадываться? Пришла из тайги, а хочешь в город... Если заблудилась, так должна хотеть вернуться к тем от кого "заблудилась". Так?
- Так,- проглотила Марийка то ли хлеб, то ли отчаяние, застрявшее в горле.
- А ты, видно, не хочешь?
- Не хочу, - уже шёпотом произнесла она и заплакала.
Агафья замолчала. Прислушалась.
- Чувствую: беда с тобой приключилась, девушка. Большая беда.- Она помолчала. - Ну, раз не сказываешь, на то твоё право. Отдыхай. А я пойду на птичий двор. Мне птицу кормить надо.
- Я с вами. Я помогу. Я умею,- засуетилась Марийка. Уж очень строгие глаза были у старца на одной из икон. Так и сверлят Марийку. Вытаскивают из неё тайны, мысли, чувства.