13
Марийка свернулась клубочком и, измождённая дорогой и воспоминаниями, уснула. Ей ничего не снилось. Мерещилось нечто серое бесформенное, похожее на туман. Проснулась она от накатившего страха. Что-то шуршало рядом с левым ухом. Она приоткрыла глаза. В серой предрассветной мгле разглядела зверя, нюхающего пепел остывшего костра. Боясь пошевелиться, она вгляделась в животное. Поменьше волка, но побольше лисицы. И шерсть цвета неопределённого. Зверь неуклюже повернулся. Неужели медведь?! Нет, размером не вышел. Похоже медвежонок. Если это так, то рядом медведица. Марийка почувствовала, как онемели руки и ноги. Зверь снова повернулся, и она разглядела длинную мордочку, короткие овальные уши и палево-жёлтые боковые полосы, которые сходились на мордочке. Не уж-то росомаха? Вспомнила, как рассказывал отец. Пакостнее зверя в лесу нет. Любую кладку найдёт - выроет, любой силок - разорит, любой капкан - опустошит. В открытую не нападает. Норовит исподтишка. Выжидает, когда жертва станет совсем беспомощной. Марийка потянулась к вещмешку. Хорошо, что подсунула его к себе под голову, а то эта рыже-бурая тварь могла бы и утащить. Она пошевелилась. Зверь насторожился, но не испугался. Хищно взглянул на молодую женщину. Марийка решила не провоцировать. Пусть роет. Кажется, она туда крошки хлеба вытряхнула из рюкзака и кусочки подпортившейся колбасы. Росомаха рылась долго, принюхивалась, но к Марийке не приближалась. Вроде бы у них мирное сосуществование наметилось. Вдруг какой-то подозрительный звук раздался из глубины леса. Что-то среднее между воем и рычанием. Росомаха взметнулась и, смешно взбрыкивая задними ногами, бросилась в кусты. Что бы это могло быть? Волк? Судя потому, как исчезла росомаха, нет. Волка бы она так не испугалась. Медведь! Отец говорил: единственный зверь, которого боится эта пакостница. Марийка поёжилась. Интересно, он давно проснулся. Если давно, то уже наелся. Корешков сладеньких и ... Дальше Марийка задумалась. Чем ещё может питаться медведь в июне месяце, пока не поспела малина и другая ягода? Звук повторился ближе. Она вздрогнула. Ей показалось, что даже неугомонные комары притихли. Она поднялась. Осмотрелась. Куда бежать? Потом сообразила: бежать нельзя. Медведь бегает быстрее. На дерево - тоже нельзя. Остаётся стоять или лежать. Когда-то она сказку читала про то, как медведь лежащего человека не тронул. Она легла головой вниз. Уткнулась лицом в вещмешок. Ждала. Звук раздавался то ближе, то дальше. Наконец, совсем стих в отдалении.
Ещё не веря своему счастью, Марийка приподняла голову. Стало совсем светло. Она осмотрелась. Ни росомахи, ни медведя не было. Наверное, он шёл к реке пить или купаться. Отец также рассказывал, что медведи большие любители в жару искупнуться. От пережитого страха в горле пересохло. Она достала последнюю бутылку с водой. Меньше половины. Надо идти дальше. Пока не так жарко, и не сильно потеешь.
Она стала отыскивать глазами ниточку. Бесполезно. Росомаха постаралась? Марийка достала юрок и потихоньку стала сматывать ниточку. Порой приходилось садиться на корточки, порой ползти. Только бы не порвать. Тогда к реке придётся идти наугад. Опять пожалела, что так беспечно выложила бабушкин клубочек. Ниточка всё-таки оборвалась. Но Марийка уже сориентировалась. Вот они кусты, а за ними гнутая ель, а за елью река. Так оно и есть. Берега реки были покрыты туманом. Поэтому храма не было видно, только мерцающие блики крестов над плывущими клубами пара. Марийка вздохнула. Если бы не её глупость - была бы уже в храме, среди людей. Может быть, и домой уже ехала. Ещё раз взглянув в сторону храма, она пошагала в обратном направлении к мосту. Близко к берегу не приближалась. Боялась свалиться в реку. Границы берегов не были видны. Наконец, туман сел. Теперь он уже клубился только в пойме реки. Над всем остальным миром господствовало солнце. Идти стало легче.
Действительно! Деваться Марийке было некуда. Только теперь она поняла, что попала в хорошо подстроенную ловушку. Москвичка бы такое обхождение терпеть не стала. А у Марийки выбор не богатый: или терпи, или... в Сибирь, в деревню. Она решила "терпеть". Стыдно без мужа, без денег, но зато с брюхом возвращаться к бабуле. Однако постепенно терпение истощалось. После этого случая Эдик и вообще перестал с ней церемониться. Знаешь - знай. Это твои проблемы. Я себе ни в чём отказывать не привык. Вскоре она слегка располнела, и он утратил к ней всякий интерес. Невостребованная "Кама-Сутра" пылилась на полке. А когда она сообщила, что УЗИ высветило девочку, хмыкнул:
- Что ещё от тебя можно было ждать?
Марийка страдала, но, ни истерик, ни даже молчаливых слёз себе не позволяла. Вскоре и петь стало невозможно. Стал садиться голос. Возможно от переживаний, возможно по причине беременности.
И всё-таки уговорила его съездить на недельку-другую к бабуле. Эдик снисходительно согласился и был, надо сказать, безупречен. По хозяйству помогал. Поглаживал Марийку по животу, изображая умиление. И даже пытался её целовать. Но бабушку обмануть было трудно. Она наблюдала эту картину неделю, а потом отозвала Марийку в сторонку и сказала:
- Не муж он тебе, а ты ему не жена.
Марийка возмутилась. Как же так. Мы расписаны. Вот паспорт. Я и фамилию его взяла.
- Фамилию нашу зря сменила. Говорю: не муж он тебе и не отец ребёнку. Чужой он!
Марийка заплакала. Бабуля погладила её по голове, как в детстве и прошептала:
- Не плачь, Машенька. Твоя судьба впереди...
Но Машенька плакала. Потому что чувствовала, что бабуля права...
Марийка и сейчас зашвыркала носом. Но быстро успокоилась. Чего вдруг она? Это уже давно прошло, отболело. Ничего, кроме обиды и чувства брезгливости, не осталось.
Когда вернулись в Москву, всё пошло по-старому. Эдик "работал". Марийка сидела дома. Ждала ребёнка. Почти не общались.
Из роддома Марийку забирала свекровь. На такси. Делала вид, что так и надо. Эдик работает. Приглашён участвовать в каком-то турне. Но глаза отводила. Марийка поняла - врёт. Но ей уже было "всё равно". Когда он "испитый и истасканный" вернулся из турне, равнодушно повела плечами мужу и нежно улыбнулась дочери. Она любила и была любима. Остальное ей было "по барабану".
Через три месяца Эдик потребовал, чтобы она вышла на работу. Турне не получилось. В ресторане без Марийки много не зарабатывалось. Марийка согласилась и целый год разрывалась между ресторанами, концертами и дочерью, которую видела лишь спящей. Спасибо, ещё свекровь помогала. Отпрашивалась с работы, подменивалась, просила подруг посидеть с девочкой. Не ради Марийки, конечно, а опять же ради сыночка. Не может же он "на износ" работать. А Марийка могла...
И, в самом деле, могла. Толька стала хитрее. Не все деньги отдавала мужу. Откладывала. Чувствовала: семейная "идиллия" скоро закончится. А ещё поняла, что стала нравиться мужчинам. Видела, какие восхищённые взгляды бросали на неё из глубины ресторана. Как гладили глазами её "попышневшую" грудь и упругие бёдра. Как играли их скулы и влажнели губы, когда она спускалась в зал и "ненароком" присаживалась к ним за столики. Эдик тоже стал более внимателен к жене и иногда требовал выполнения супружеского долга. Марийка послушно исполняла, но прежней страсти к нему уже не испытывала.
Вот тут-то в ресторане и появился постоянный посетитель. Красавец Дмитрий. Тренер по плаванью. Ухаживал он красиво. Цветы. Недорогие сувениры из разных стран. Ей было сначала "просто приятно", потом "очень приятно", а потом закружило, понесло. Как осенний вихрь. Жаль, что кончилось всё очень быстро. Он подписал какой-то выгодный контракт и уехал в Италию тренировать женскую сборную. А Марийка осталась...